Сивка-бурка
На главную
Все авторы
Главная → Русские народные сказки → Сивка-бурка
Русская народная сказка «Сивка-Бурка, вещая каурка» с иллюстрациями т-ва И. Д. Сытина, 1916 г.
Жил-был старик, богатый и грамотный. У него было три сына, и всех сыновей он выучил грамоте. Сыновья были у него парни хорошие, и только меньшой сын, Ваня, был какой-то странный и сидел все на печке, за что его и прозвали Ванюшей-дураком.
Пришла пора старику умирать. Он призвал к себе сыновей и говорит:
— Как похороните меня, так приходите поочередно читать три ночи над моей могилой.
Старик умер, сыновья похоронили его и сделали поминки. Вот наступает ночь, надо старшему сыну собираться на могилу, а ему не хочется.
— Ванюша! — крикнул он брату, — не пойдешь ли ты за меня почитать на батюшкину могилу?
— А почто не пойти, — отвечает Ванюша, слезая с печки, — пойду.
— Поди, родненький!
Оделся Ваня, захватил с собой книгу и пошел. Начал он читать на могиле, и ровно в полночь к нему вышел отец и спрашивает:
— Кто читает? Старший сын?
— Нет, батюшка, младший.
— Ну, твое счастье.
Старик свистнул и крикнул:
— Сивка-Бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит, земля дрожит, из ушей коня пламя, а из ноздрей дым валит. Подбежал конь к могиле и остановился как вкопанный.
— Сивка-Бурка, вещая каурка, — сказал старик, — служи ты сыну моему верой и правдой, как служил мне.
Конь фыркнул в ответ и вмиг скрылся из вида, а старик в могилу лег.
Пришел Ванюша утром домой.
— Ну, как провел ночь? — спрашивают его братья.
— Да ничего, — отвечает дурак, — читал всю ночь и больше ничего.
К вечеру вздумал было собираться второй сын, да стало ему лень, и просит он Ивана сходить за него.
— Почто не сходить, — отвечал Иван и стал собираться.
Пришел он на могилу и начал читать. Вдруг в самую полночь встает отец.
— Кто читает? Ты, средний сын?
— Нет, батюшка младший сын, Ваня-дурак.
— Ну, тем лучше для тебя.
Свистнул старик и крикнул.
— Сивка-Бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит, — земля дрожит, из ушей пламя, а из ноздрей дым валит. Прибежал конь и как вкопанный остановился у могилы.
— Сивка-Бурка, вещая каурка, — сказал отец, — послужи ты вот этому сыну моему верой и правдой, как ты служил мне.
Конь фыркнул в ответ и скрылся из вида, а старик лег в могилу.
Приходит Ваня домой утром.
— Ну, как ночь провел, Ваня? — спрашивают его братья.
— Да ничего, хорошо, — отвечал Ваня, — читал всю ночь.
К вечеру Ваня слез с печи и начал собираться. Пришел на погост и читает у могилы. Ровно в полночь встал старик.
— Это ты тут, Ваня? — Сказал он.
— Я, батюшка, — отвечал Ваня.
Старик свистнул и крикнул:
— Сивка-Бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит — земля дрожит, из ушей пламя, а из ноздрей дым валит. Подскакал он к могиле и остановился как вкопанный.
— Сивка-Бурка, вещая каурка, — сказал старик, — служи сыну моему верой и правдой, как служил мне. А ты, Ваня, влезь в правое ухо коня да вылазь из левого и станешь молодцом, кровь с молоком.
Влез Иван-дурак в правое ухо коня, в левое вылез и стал молодцом, кровь с молоком.
— Ну, а теперь, Ваня, — сказал старик, — влезь в левое ухо коня да вылезай из правого, будешь опять самим собой. Сделал Иван, как отец приказывал, а старик и говорит ему:
— Теперь отпускай коня, а как нужен он тебе будет, ты выходи в поле, свистни и крикни: «Сивка-Бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой», конь и явится.
Старик простился с сыном и навеки лег в могилу. А Иван потрепал по шее коня своего, отпустил его и побрел домой.
— Ну, что, Ваня, как ночь провел? — спрашивают его братья.
— Да ничего, хорошо, — отвечает Иван, — читал всю ночь.
Вот стали они после этого жить да поживать. Двое старших братьев работали, а Ванюша все на печи лежал.
Вдруг по всему царству пошел от царя клич:
— Собирайтесь все: бояре и дворяне, купцы и мещане и простые крестьяне к царю на праздник на три дня; берите с собой лучших коней и кто на своем коне до царевнина терема доскачет и сорвет с бревенчатых палат портрет царевны, то за него царь ее замуж отдаст.
Всполошились все и стар и млад. Братья ну наезжать поскорее коней, чтобы ловчее скакнуть за портретом, а Иван сидит на печи да и говорит им:
— Да вы бы мне-то какую-нибудь лошаденку дали, я поехал бы хоть взглянуть-то!
И взъелись тут на него братья:
— Куда тебе, дурак, — говорят. — Сидел бы ты себе на печи да спал.
А Иван не отстает, дайте, говорит, да дайте, так что пришлось ему уступить.
— Ну, коли уж тебе очень хочется, — говорят они ему, — так вот возьми хромую кобыленку!
Братья уехали, а Иван сел на трехногую кобыленку и выехал за околицу в чисто поле. Там он слез с кобыленки, пустил ее, а сам свистнул и крикнул:
— Сивка-Бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит — земля дрожит, из ушей пламя валит, из ноздрей дым летит. Иван-дурак в правое ухо влез, а в левое вылез и стал молодцом, кровь с молоком. Сел он на Сивку-Бурку и поскакал портрет срывать.
Народа в городе было видимо-невидимо, и как завидели молодца на удивительном коне, то все стали смотреть. Ванюша разогнал своего коня и скакнул к хоромам — только на три бревна не допрыгнул. Все видели, как приехал этот красавец, а как уехал, никто не видал: скрылся как вихрь.
А Иван-дурак прискакал в поле, слез с коня, влез ему в левое ухо, в правое вылез, отпустил коня, поймал свою клячу, сел на нее и поехал домой.
Вскоре приехали братья и только и разговора у них было, как о том, что они видели в городе.
— Что за молодец, что за красавец, а конь-то у него какой! — говорили они.
— Видно, приезжал портрет срывать? — спросил Ваня с печки.
— Да, — отвечали братья, — и чуть-чуть не сорвал. Верно, еще раз приедет. А скрылся как вихрь!
— Да не я ли то был, братцы? — заметил Иван.
— Очумел ты, видно, сидя-то на печи! — крикнули братья. — Сиди себе!
На другой день, только что братья уехали и Иван-дурак сел на кобыленку и выехал за околицу. Там он свистнул и крикнул:
— Сивка-Бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой.
Конь бежит — земля дрожит, из ушей пламя, а из ноздрей дым валит. Подбежал и встал перед Иваном как вкопанный. Иван в правое ухо влез, в левое вылез и стал молодцом, кровь с молоком. Вскочил на коня и помчался в город. Подъезжая к хоромам, разогнал он коня, скакнул и чуть-чуть не достал портрета. Народ видел, как он приехал, а как уехал, никто не видал: скрылся как вихрь.
А Иван-дурак отпустил Сивку-Бурку в поле, а сам приехал домой на кобыленке.
Вслед за тем и братья приезжают.
— Ну, что же там было? — спрашивает у них Иван.
— Опять тот молодец приезжал, — отвечают братья, — и чуточку не достал до портрета.
— Да не я ли то был? — говорит Иван.
— Сиди ты на печи, — крикнули братья, — да вздора не мели! То был молодец-красавец. А конь-то какой!
На третий день поехали братья к царю, и Иван-дурак вслед за ними выехал на кляче за околицу, свистнул и крикнул:
— Сивка-Бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит — земля дрожит, из ушей пламя, а из ноздрей дым валит. Иван-дурак в правое ухо влез, в левое вылез и стал молодцом, кровь с молоком. Вскочил он на коня и поскакал в город, к царским бревенчатым палатам.
Коня он разогнал так, что тот скакнул изо всех сил, и Иван сорвал и портрет и полотенце, что над ним висело.
Откуда приехал молодец, народ видел, а куда ускакал, никто не видал: скрылся как вихрь. Иван приехал за околицу, слез с коня, в левое ухо влез, в правое вылез и отпустил коня, а сам поплелся домой на кобыленке, забрался на печку и ждет братьев.
Вот приехали братья и стали рассказывать, как молодец сорвал портрет и ускакал с ним и с полотенцем. А куда — никому неизвестно.
— Да посмотрите, братцы, хорошенько, не я ли то был?
— Молчи, дурак! Сиди себе на печи! — крикнули на него братья.
В скором времени царь объявляет, что дает пир, на который созывает всех бояр, воевод, купцов и крестьян. Стали братья собираться, и Иван отправился с ними. Сел там в царских палатах где-то за печку да и смотрит, рот разиня.
Царевна стала потчевать гостей и обносить их пивом и брагой, а сама зорко смотрит за всеми, не оботрется ли кто из них, ее полотенцем. Кто оботрется, тот значит, и жених ее. Никто из гостей не обтерся, а Иван сидел за печкой, царевна его не видала и потому обнесла. Гости разошлись.
На другой день царь задал опять пир, но и на этом пиру царевна Ивана не приметила, и потому обнесла.
На третий день царь опять задал пир и опять царевна стала обносить всех гостей пивом и брагою, и никто из гостей не утерся ее полотенцем.
«Что это за притча такая, — думала царевна: — да где же мой суженый?»
Тут она взглянула за печку и увидала дурака, зипунишко на нем рваный, сам весь в саже, волосы растрепаны. Царевна налила стакан пива и понесла к нему.
Братья глядят, усмехаются да думают: «Что это царевна подносит пиво и нашему дураку!» А Иван-дурак выпил пиво и обтерся ее полотенцем. Царевна взяла Ивана за руку и повела к царю.
— Батюшка, — сказала она, — вот мой суженый.
Братья так и ахнули, да и думают:
«Уж царевна-то не рехнулась ли, что Ивана-дурака берет себе в женихи».
А Иван-то наш пошел в чисто поле, свистнул и крикнул: «Сивка-Бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!»
Конь бежит — земля дрожит, из ушей пламя, из ноздрей дым валит. Прибежал и встал как вкопанный. Иван-дурак в правое ухо влез, в левое вылез и стал молодцом кровь с молоком. Вскочил на коня и поскакал на царский двор.
Братья долго добивались, что бы все это значило, да как узнали про Сивку-Бурку, так тут и пожалели, что отцовского завета не исполнили.
Скоро, сыграли свадьбу и задали пир. На пиру и я был, мед, пиво пил, по усам-то текло, только в рот не попало.
Далее →
Благодарим за прочтение сказки «Сивка-бурка»!
Читать все русские народные сказки На главную страницу (полный список произведений)
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2022 Обратная связь
Онлайн чтение книги Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 2 Сивко-бурко
№179 [1]Записано в Шадринском уезде Пермской губ. государственным крестьянином А. Н. Зыряновым. Рукопись — в архиве ВГО (р. XXIX, оп. 1, № 32 а, лл. 18 об. — 22; 1850). AT 530 (= АА 530A. Сивко-бурко). Сюжет широко известен во всех странах Европы. Его варианты учтены AT в сделанных в Северной и Южной Америке записях на французском, английском и испанском языках, а также в афро-азиатском (арабском, турецком, кавказском, индийском) фольклорном материале. Русских вариантов — 60, украинских — 41, белорусских — 14. Варианты, сходные с восточнославянскими и значительно отличающиеся от них, встречаются в фольклоре многих народов Советского Союза ( Башк. творч. , II, № 18; Тат. твор. , I, № 65, 66, 80; Азерб. ск. , с. 124—135). Отдельные мотивы этого сюжета прослеживаются исследователями в западноевропейском фольклорно-литературном материале, начиная с XIII столетия (см.: Boberg J. M. Prinsessen pă glassbjoerget. — Danske Studier, 1928, s. 16—53). История сказок на западноевропейской культурной почве связана с народными книгами эпохи позднего средневековья. В XVIII в. сказочный сюжет об освобождении от заклятья дочери короля, находившейся на стеклянной горе, был обработан в стихотворной форме английским поэтом Александром Попом и немецким поэтом К. Ф. Николаи. Сюжет этот получил своеобразное отражение в новелле Вашингтона Ирвинга «Принц Ахмед аль Камаль» (1825). Литературной обработкой чешской народной сказки является сказка Божены Немцовой «Волшебный меч» (1845). В восточнославянском, особенно в русском, фольклорном и лубочном материале преобладает весьма отличная от западноевропейских сказок о стеклянной горе разновидность сюжетного типа 530 : три брата поочередно караулят ночью на могиле отца; младший (Иван-дурак) получает от умершего отца волшебного коня Сивку-бурку и благодаря ему побеждает в состязаниях женихов — доскакивает до царевны, находящейся в высоком тереме, целует ее, получает от нее перстень и в конце концов женится на ней. Текст сборника Афанасьева является для сказок о Сивке-бурке характерным. Первые публикации относятся к XVIII в. ( Лекарство .., с. 189—236; Тимофеев , с. 173—218). Народные сказки этого типа литературно обрабатывались многократно. Самыми удачными из обработок являются: «Сивка-бурка» К. Д. Ушинского и под тем же названием сказка А. Н. Толстого. Исследования: Мелетинский , с. 133—142; Новиков , с. 112—113. Мифологическое истолкование сказочного образа Сивки-бурки — см.: Афанасьев. Поэт. воззрения, I, с. 616—628. Афанасьев внес в текст несколько мелких поправок, например, в печатном тексте Афанасьева «Куда к черту тебе быть! Сиди, дурак, на пече» (в рукописи: «Куды к черту тебе быть дурак сиди на пече»); «чрез немного время» (в рукописи: «Чрез немного времяни»). См. комм. ко II т. сказок Афанасьева изд. 1938 г. (с. 590).
Жил-был старик; у него было три сына, третий-от Иван-дурак, ничего не делал, только на печи в углу сидел да сморкался. Отец стал умирать и говорит: «Дети! Как я умру, вы каждый поочередно ходите на могилу ко мне спать по три ночи», — и умер. Старика схоронили. Приходит ночь; надо большому брату ночевать на могиле, а ему — коё лень, коё боится, он и говорит малому брату: «Иван-дурак! Поди-ка к отцу на могилу, ночуй за меня. Ты ничего же не делаешь!» Иван-дурак собрался, пришел на могилу, лежит; в полночь вдруг могила расступилась, старик выходит и спрашивает: «Кто тут? Ты, большой сын?» — «Нет, батюшка! Я, Иван-дурак». Старик узнал его и спрашивает: «Что же больш-от сын не пришел?» — «А он меня послал, батюшка!» — «Ну, твое счастье!» Старик свистнул-гайкнул[2] Гайкать — кричать, кликать. богатырским посвистом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Сивко бежит, только земля дрожит, из очей искры сыплются, из ноздрей дым столбом. «Вот тебе, сын мой, добрый конь; а ты, конь, служи ему, как мне служил». Проговорил это старик, лег в могилу. Иван-дурак погладил, поласкал сивка и отпустил, сам домой пошел. Дома спрашивают братья: «Что, Иван-дурак, ладно ли ночевал?» — «Очень ладно, братья!» Другая ночь приходит. Середний брат тоже не идет ночевать на могилу и говорит: «Иван-дурак! Поди на могилу-то к батюшке, ночуй и за меня». Иван-дурак, не говоря ни слова, собрался и покатил, пришел на могилу, лег, дожидается полночи. В полночь также могила раскрылась, отец вышел, спрашивает: «Ты, середний сын?» — «Нет, — говорит Иван-дурак, — я же опять, батюшка!» Старик гайкнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. «Ну, бурко, как мне служил, так служи и сыну моему. Ступай теперь!» Бурко убежал; старик лег в могилу, а Иван-дурак пошел домой. Братья опять спрашивают: «Каково, Иван-дурак, ночевал?» — «Очень, братья, ладно!» На третью ночь Иванова очередь; он не дожидается наряду, собрался и пошел. Лежит на могиле; в полночь опять старик вышел, уж знает, что тут Иван-дурак, гайкнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Воронко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. «Ну, воронко, как мне служил, так и сыну моему служи». Сказал это старик, простился с Иваном-дураком, лег в могилу. Иван-дурак погладил воронка, посмотрел и отпустил, сам пошел домой. Братья опять спрашивают: «Каково, Иван-дурак, ночевал?» — «Очень ладно, братья!»
Живут; двое братовей ро́бят[3]Работают., а Иван-дурак ничего. Вдруг от царя клич: ежели кто сорвет царевнин портрет с дому чрез сколько-то много бревен, за того ее и взамуж отдаст. Братья сбираются посмотреть, кто станет срывать портрет. Иван-дурак сидит на печи за трубой и бает: «Братья! Дайте мне каку лошадь, я поеду посмотрю же». — «Э! — взъелись братья на него. — Сиди, дурак, на печи; чего ты поедешь? Людей, что ли, смешить!» Нет, от Ивана-дурака отступу нету! Братья не могли отбиться: «Ну, ты возьми, дурак, вон трехногую кобыленку!»
Сами уехали. Иван-дурак за ними же поехал в чисто поле, в широко раздолье; слез с кобыленки, взял ее зарезал, кожу снял, повесил на поскотину[4] Поскотина — городьба вокруг скотного выгона., а мясо бросил; сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Сивко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в одно ушко залез — напился-наелся, в друго вылез — оделся, молодец такой стал, что и братьям не узнать! Сел на сивка и поехал срывать портрет. Народу было тут видимо-невидимо; завидели молодца, все начали смотреть. Иван-дурак с размаху нагнал, конь его скочил и портрет не достал только через три бревна. Видели, откуда приехал, а не видали, куда уехал! Он коня отпустил, сам пришел домой, сел на печь. Вдруг братья приезжают и сказывают женам: «Ну, жены, какой молодец приезжал, так мы такого сроду не видали! Портрет не достал только через три бревна. Видели, откуль приехал; не видали, куда уехал. Еще опять приедет…» Иван-дурак сидит на печи и говорит: «Братья, не я ли тут был?» — «Куда к черту тебе быть! Сиди, дурак, на печи да протирай нос-от».
Время идет. От царя тот же клич. Братья опять стали собираться, а Иван-дурак и говорит: «Братья! Дайте мне каку-нибудь лошадь». Они отвечают: «Сиди, дурак, дома! Другу́ лошадь ты станешь переводить!» Нет, отбиться не могли, велели опять взять хромую кобылешку. Иван-дурак и ту управил, заколол, кожу развесил на поскотине, а мясо бросил; сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в право ухо залез — оделся, выскочил в лево — молодцом сделался, соскочил на коня, поехал; портрет не достал только за два бревна. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал! Бурка отпустил, а сам пошел домой, сел на печь, дожидается братовей. Братья приехали и сказывают: «Бабы! Тот же молодец опять приезжал, да не достал портрет только за два бревна». Иван-дурак и говорит им: «Братья, не я ли тут был?» — «Сиди, дурак! Где у черта был!»
Через немного время от царя опять клич. Братья начали сбираться, а Иван-дурак и просит: «Дайте, братья, каку-нибудь лошадь; я съезжу, посмотрю же». — «Сиди, дурак, дома! Докуда лошадей-то у нас станешь переводить?» Нет, отбиться не могли, бились-бились, велели взять худую кобылешку; сами уехали. Иван-дурак и ту управил, зарезал, бросил; сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Воронко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в одно ушко залез — напился-наелся, в друго вылез — молодцом оделся, сел на коня и поехал. Как только доехал до царских чертогов, портрет и ширинку так и сорвал. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал! Он так же воронка отпустил, пошел домой, сел на печь, ждет братовей. Братья приехали, сказывают: «Ну, хозяйки! Тот же молодец как нагнал сегодня, так портрет и сорвал». Иван-дурак сидит за трубой я бает: «Братья, не я ли тут был?» — «Сиди, дурак! Где ты у черта был!»
Через немного время царь сделал бал, созывает всех бояр, воевод, князей, думных, сенаторов, купцов, мещан и крестьян. И Ивановы братья поехали; Иван-дурак не отстал, сел где-то на печь за трубу, глядит, рот разинул. Царевна потчует гостей, каждому подносит пива и смотрит, не утрется ли кто ширинкой? — тот ее и жених. Только никто не утерся; а Иван-дурака не видала, обошла. Гости разошлись. На другой день царь сделал другой бал; опять виноватого не нашли, кто сорвал ширинку[5]Платок, полотенце.. На третий день царевна так же стала из своих рук подносить гостям пиво; всех обошла, никто не утерся ширинкой. «Что это, — думает она себе, — нет моего суженого!» Взглянула за трубу и увидела там Ивана-дурака; платьишко на нем худое, весь в саже, волосы дыбом. Она налила стакан пива, подносит ему, а братья глядят, да и думают: царевна-то и дураку-то подносит пиво! Иван-дурак выпил, да и утерся ширинкой. Царевна обрадовалась, берет его за руку, ведет к отцу и говорит: «Батюшка! Вот мой суженый». Братовей тут ровно ножом по сердцу-то резнуло, думают: «Чего это царевна! Не с ума ли сошла? Дурака ведет в сужены». Разговоры тут коротки: веселым пирком да за свадебку. Наш Иван тут стал не Иван-дурак, а Иван царский зять; оправился, очистился, молодец молодцом стал, не стали люди узнавать! Тогда-то братья узнали, что значило ходить спать на могилу к отцу.
